Интервью Александра Шевченко с Сергеем Гавриловым.
«Мы ждем перемен…» – слова Виктора Цоя отражали настроение советских людей в годы перестройки. В общественном сознании зрело понимание необходимости глубоких перемен. Протестовали против устаревшей социальной системы, хотели подлинной демократии и индивидуальной свободы. Советской интеллигенции все труднее было мириться с подавлением свободного развития культуры, изолированностью страны от внешнего цивилизованного мира. Любое влияние Запада воспринималось как ветер перемен. С появлением группы Биттлз молодежь охватила радикальная революция. И хотя СССР остался в стороне от тех потрясений, которым подверглись жители западных стран, веяния 60-х дошли и до нас. Рок-концерты стали обязательным элементом повседневной жизни. В тандеме с этими концертами пропорционально росло и потребление наркотиков.
Почти любого можно было легко убедить попробовать новый наркотик лишь потому, что все делают это! Никто в то время не подозревал о последствиях такой свободы, которая принесла кражи, массовые смерти и тюрьмы – как нескончаемые университеты.
Воспоминания, образы нашего детства, наши непрестанные усилия связать прошлое, настоящее, чтобы приготовиться к встрече с будущим. Будучи в зрелом возрасте мы ходим по железнодорожным путям нашего детства, чтобы вспомнить забытые мелодии.
Сергей Гаврилов родился в поезде, который в то время проезжал Уфу, и первое, что он услышал в своей жизни – был стук колес. Через 3 дня – первая остановка в Челябинске, этим числом и записана дата его рождения. В 6-летнем возрасте Сергей с родителями переезжает в Центральную Азию, Таджикистан. Он рос обычным мальчиком, был отличником до 5 класса, чемпионом среди школьников по шахматам. Вспоминая прожитые годы, Сергей видит себя подростком, которому хотелось прилично одеться, но возможности не было. Хотя оба родителя тяжело работали, семья жила ниже среднего уровня.
Таджикистан в то время был торговым путем между западом и востоком, через который проходил наркотрафик из Афганистана. Этот торговый путь и стал выходом для Сергея во взрослую жизнь.
– Сергей, с чего все началось?
– Примерно в 11-12 лет я впервые попробовал гашиш. Поначалу было интересно. В то время слово «наркоман» было таинственным, даже мистическим. Не было проблемы наркомании вообще в Союзе. Девчонки все ахали с восхищением: «О, смотри, наркоман!»
– Серьезно?
– Да-да, в 1976 году это было очень даже круто! Ведь никто еще не знал о последствиях, все только начиналось. Еще не знали, что потом болеют, потом воруют, потом грабят. Еще этого не знали!
– То есть, это было как привилегия?
– Да! Обычно этим пользовались люди, которые пришли из мест не столь отдаленных. И вот эти ребята садились во дворе: гитара, портвейнчик, косячок – он поет, рассказывает. Пацаны вокруг него собираются. Вау! Романтика, интересно! Мне годика через три стало уже неинтересно. Для меня гашиш стал как крепленые сигареты. С утра выходишь из дома, набиваешь пачку, до вечера только ее хватает, то есть захотелось чего-то посерьезнее.
– А здоровье? Как здоровье?
– Нормально! Курят же пацаны, в сущности то же самое.
– Это же дает осложнение на сердце.
– Ничего, нормально. Я еще бегал и спортом занимался. Поступил в физкультурный техникум, баскетбол любил. Ну и… укололся первый раз. Потом второй, третий, четвертый. Когда у меня был экзамен в 10 классе, пришла милиция и с экзамена увели – первая судимость. Но так как был малолетка, то дали условно. Всего пять судимостей, из которых три раза сажали. Но потом все-таки была тюрьма. Говорят, что тюрьма исправляет. Это глупость! Потом был второй срок, вышел – опять то же самое. Потом был третий срок…
– А тюрьма, что такое тюрьма? Что это за состояние? Особенно там, в Таджикистане.
– У каждого нормального человека есть страх перед тюрьмой поначалу. И поэтому человек старается как-то закон не нарушать. Но когда он попадает первый раз в тюрьму, он понимает, что там можно жить. И более того, можно жить неплохо! Ну, разве что женщин не хватает и свободы, а так то же самое. Многие люди живут в тюрьме так, что им и свобода не нужна. На свободе он не знает, что делать, а там за ним стирают, за ним ухаживают, ему готовят. И он живет реально как у себя дома.
– Чем человек себя мотивирует? Жить в очередной день, очередной месяц… Во имя чего, ради чего?
– У кого-то просто месть: его посадили, его подставили, и он мечтает выйти, чтобы отомстить.
– То есть ради этого живет?
– Да, это его мотивирует выжить. У кого-то есть близкий, родной человек, любимая женщина, мама – это его мотивирует выжить. Ко мне в тюрьму приходила сестра, делала передачу, раз в два месяца. Это было сухая лепешка, пачка сигарет и кисть винограда. В сущности, это ничего, но раз в два месяца я понимал: я кому-то нужен, меня кто-то ждет! И вот это меня мотивировало, я выжил.
– Сама система тюремная, авторитеты… Иногда так кажется, что эта система даже более сильная, чем государственные структуры. Так только кажется, или так есть на самом деле в некоторых городах, в некоторых местах?
– Это зависит от того, кто насколько там завяз.
– Что это за дух, что это за система? Во имя чего это?
– Ну, во-первых, это бунт против общества. Это несогласие с законами общества.
– Несогласие справедливое?
– Есть «робингудство» такое. Почему вот он министр, его сын творит вот такое, сбил насмерть человека, например, и все нормально, все хорошо. И желание есть пойти и наказать их, наказать негодных людей. Что-то из добычи взять себе, остальное на общак – такая воровская касса есть, куда вносишь свою лепту. Такая была основная идея. Потом уже, со временем, стали и бабушек грабить, и все такое, а по идее сама мысль была правильная. Человек – Робин Гуд своего рода, восстановление справедливости.
– Сергей, мы немного говорили с Вами, вот во время войны в Таджикистане, что это была за ситуация?
– Север-юг, как было в Америке, так же и там. Прогрессивный север и жесткий юг – это была борьба за власть, как обычно. Комендантский час, нельзя выйти из дома. Едешь на машине, тебя останавливают, тебя просто выкидывают из машины, садятся и уезжают. Могут войти в дом, у всех людей оружие. Люди стояли в очередях на хлебокомбинате за буханкой хлеба. Люди сбрасывались с балконов. Моя теща два раза вешалась, потому что ей нечем было прокормить детей. Она смотрела на голодных детей и просто шла вешаться. Моей супруги братишка рассказывал о празднике, когда он нашел на мусорке пять мантушек, это пельмени такие, кто-то их выкинул. Это был пир! Это был праздник! Их можно было еще поварить, обжарить и съесть.
– Сергей, я понимаю, что значит война в стране, тем более это была гражданская война, но как эти военные действия на свободе отражались на вашу жизнь в тюрьме?
– Хочу сказать, что если на свободе тяжело, то что говорить про тюрьму. Если на свободе люди умирают с голода, то что говорить о тюрьме. Из 1,5 тысячи человек осталось в живых 300, освободилось только 100 за два года. Это было нормально, когда ты утром просыпаешься, а сосед холодный. Уже это никого не удивляло. Я сам весил 38 килограммов. По одному человеку ходить на проверку не могли, нужно было опираться друг на друга, чтобы дойти. Один не дойдешь – упадешь. Не было на деревьях листьев, не было травы летом, все это было сорвано и съедено.
Я благодарен Богу, что прошел эту школу. Сегодня есть что ценить, ты понимаешь цену куска хлеба, ты понимаешь цену жизни. И эта ситуация, наверное, побудила меня к поискам Бога. Это тоже подействовало по-любому, потому что открылись болезни, которых не было по сто лет: тиф, дифтерия, туберкулез страшной степени.
– Ты правильно очень заметил, Сергей, что все это послужило, все это собиралось – каждая жизненная ситуация. А сам как-то искал внутри, сам обращался к Богу?
– Я думаю, первые шаги были вот где. В городе резко останавливается машина, выбегают люди, пистолет к виску, руки в наручники, и очередной третий срок. Открываешь дверь, заходишь в камеру – сидят красавцы – 20 мест на 40 человек, как всегда. «Что там, Серега?» Говорю: «Ай, восемь лет, нормально!» Сам лег, с головой укрылся, думаю: «Восемь лет – 96 месяцев. Мама родная! Мне сейчас 31, выйду к 40 годам. Ни кола, ни двора, ни родины, ни флага, ни жены! И выйдешь ли?!»
Сижу. А я очень любил читать книги, там делать-то больше нечего. И вот герой одной книги, который мне понравился, такой парень! Я даже захотел быть похожим на него. И вот он говорил, что каждый уважающий себя мужчина должен прочитать в жизни 10 книг: Диккенс, Эрнст Хемингуэй, Булгаков, Ильф Петров, Стендаль.., даже «Капитал» Маркса и «Анти-Дюринг» Энгельса. Последняя в этом списке была Библия. Я посмотрел, думаю: «Так, Диккенса читал, Хемингуэя читал, Булгакова читал, Стендаля читал…» Ну а собрания Маркса и Ленина у меня всегда лежали в тумбочке. Знаете для чего? Когда проходит шмон, обыск, находят у меня эти книги и уже смотрят на тебя не так, как на других. Ты уже в их глазах не как эти тупорылые, ты уже умный, потому что у тебя такие книги в тумбочке лежат! Они же такие сами никогда не читали. И тут я подумал, что ведь я Библию никогда не читал. Ну чего с нее взять? Книга попов и стариков. Но чисто ради самоуважения я решил ее прочитать. В то время уже началась горбачевская оттепель, в колонию иногда стали заходить со свободы представители церкви. В той колонии, где я был, это было раз в месяц, но тогда я еще не знал, что они заходят. Зекам разрешено было иметь Коран, потому что страна мусульманская, и Библию. В зоне была мечеть и молитвенная комната. Я попросил Библию, и мне принесли. Я начал читать, и вот тут был удар по моему самолюбию! Я прочитал и ничего не понял. Думаю: «Ты что, тупой?! Бабки понимают, попы понимают, а ты не понял?» Внутри такое возмущение на себя! Нет, пойму! Стал читать еще раз. Ветхий и Новый Завет, как положено, подряд. И когда второй раз читал Евангелие от Иоанна, я понял, что стою на коленях в карцере, реву, у меня текут слезы, и я прошу у Бога прощение за свою позорную жизнь. Я очень сильно захотел, чтобы Бог помог мне ее изменить.
Потом я решил отделиться от той «теплой» компании, которая довольно прилично жила на зоне. Я объявил ребятам, что хочу пожить один. Они меня предупредили, что надо будет ходить в столовую и есть баланду наравне со всеми. Элита на зоне в столовую не ходит, у элиты все есть, вплоть до колбасы и красной икры.
Ну и я стал жить отдельно. Потом узнал, что раз в месяц приходят со свободы верующие люди. У меня загорелся лучик надежды. Хоть будет с кем поговорить о Боге! Мне сказали, что есть молитвенная комната и когда я спросил, почему вы не ходите, надо мной все стали смеяться. Оказывается, там собиралась отдельная каста отверженных в тюрьме. Грубое название «петухи», название помягче – «опущенные», то есть это парни, которые где-то дали слабинку и свое достоинство уронили. А кто-то может чересчур наглел, переступил законы и его за это наказали, бывают и такие случаи. Или гомосексуалисты, которые с детства больные, но таких были единицы. Это сейчас гомосексуализм насаждается, как образ жизни, а в то время это было исключение.
– Об этих людях все знали?
– Да, с ними нельзя было здороваться, с ними нельзя было даже нормально общаться, у них своя отдельная посуда, свои отдельные места, у них все отдельное.
– Так происходит и до сих пор?
– Вобщем-то да, в основной массе тюрем постсоветского пространства так и до сих пор.
– То есть эти люди оккупировали молитвенную комнату?
– Да! Это была кучка людей, которым были безразличны Бог и Божьи принципы жизни. Они просто использовали верующих людей в своих корыстных целях. Верующие приходят – они и поют с ними, и молятся, настоящие артисты! Позже я видел подобные покаяния. Например, он вышел из тюрьмы, а надо же где-то перезимовать. И он знает, что есть реабилитационный центр, но из ребцентра его уже два раза выгоняли. И вот он полз на коленях к алтарю! Церковь рыдает – какое покаяние! А у него одна мысль: пролезть в ребцентр, чтобы перезимовать. Поэтому я даже не удивился, что верующие не понимали, что к чему и что почем. А зона вся смеется, понятное дело: «Вот оно ваше христианство!» Страна-то мусульманская, мечеть тоже смеется. Мне это было неприятно. Когда верующие уходили, эти люди вели свой аморальный образ жизни.
Однажды я читал Евангелие и наткнулся на место очищения храма Иисусом Христом. Когда добрый и кроткий Иисус взял бич и такое шоу там устроил! На всех иконах лик Христа смиренный, а я бы предложил нарисовать одну икону, где Иисус во гневе. Я бы сам на эту икону смотрел, хотя бы раз в неделю, чтобы помнить, что такое святость Божья, гнев Божий, ревность Божья. В Библии написано: «До ревности любит Дух, живущий в нас». Когда теряется верность в любви, тогда появляется ревность! Кстати, слова верность и ревность из одних и тех же букв состоят.
И возревновал я! Правда не было у меня плетки, просто были пара швабр, пара дубин таких и я туда залетел и начал очищение. Конечно, были вопли, крики, разбитые головы…
– Это было во время богослужения?
– Нет, это было в обычный день, они просто сидели там и отдыхали. Ну и пришлось отдых прервать. Понятное дело, мне очередной карцер, а когда выходил из него, позвал начальник тюрьмы: «Слушай, какой ты верующий?! Что творишь? Но хотя… я бы сделал то же самое! Этих людей надо, потому что превратили церковь в посмешище». Я ему ответил, что сделал это потому, что Иисус иногда так делал. И показал это место Писания. Он прочитал, говорит: «Слушай, нормально!» «А теперь ты, – говорит, – очищающий храм, пойдешь туда, сядешь и будешь проводить все службы, и чтобы там были люди!»
– А в чем был интерес начальства?
– Потому что со свободы приходили из церкви люди. В то время, это было в ногу со временем.
С крушением коммунистического режима церковь получила возможность открыто проповедовать в различных слоях общества. Во многих тюрьмах и лагерях сразу появились часовни и молитвенные комнаты. Результаты исследований показали, что осужденные проявляют большой интерес к вопросам веры. В общественном сознании, а главное, в государственной политике произошла переоценка взглядов на церковь. Бывший министр юстиции, ныне депутат Госдумы Павел Крашенинников, направил благодарственное письмо попечительскому совету уголовно-исполнительной системы со словами: «Мы уверены, что проводимая совместная работа по христианскому просвещению поможет гражданам нашей страны, преступившим закон, встать на правильный путь, будет способствовать их нравственному очищению и духовному возрождению. А сотрудникам относиться к своим подопечным, как к братьям, о чем и завещал людям Иисус Христос»
Радостно видеть, как после стольких лет открытых гонений на церковь в СССР, руководители тюремной системы не только идут ей навстречу, но и признают важнейшую ее роль в деле исправительного воздействия на людей, оказавшихся за решеткой. Создание тюремного храма существенно изменило обстановку осужденных.
– Ну и гуманитарная помощь хлынула на зону. И вот я пришел туда и стал служить там. Я, правда, еще ничего толком не знал, но христианских духовных книг там было много, верующие принесли из церкви. Бывало, прибегает браток с утра: «Слышь, поп, а как там то или это?» Кто-то батюшкой называл, а кто-то вообще отец-поп, обращения интересные. Вот и прибегали часто с вопросами, ну а ты ведь уже поп, должен все знать! А ты не знаешь. И я говорю ему: «Слушай, сейчас некогда, давай вечером зайди». А сам до вечера лопатишь литературу, чтобы ответить на его вопрос. И вечером с умным видом отвечаешь: «Ну, это же элементарно, вот так и вот так». Отвечая на вопросы людей, я и сам маленечко подтянулся в богословии по основным принципам, вопросы и ответы.
Молитвенная комната в тюрьме – это благословение! Это громадное благословение. Это был мой монастырь. Я был пять лет командиром в этой молитвенной комнате, за пять лет я научился молиться. И по сей день, уверовавшие ребята, которые выходят из этой колонии, выходят молитвенниками. Мы так поставили в своей команде, Сергей Бессараб и я, что у нормального мужика должны быть на коленях мозоли, если он верит в Бога. После моего освобождения и когда Сергей освободился, мы несли служение, у нас получилась эффектная, результативная команда. Многие мечтали попасть в нашу команду. И когда подходил очередной кандидат: «Возьмите меня!», я отправлял его к Бессарабу. А Сергей требовал, чтобы он показал свои колени. «Слушай, да у тебя колени, как у сестры щечки! Иди молиться научись сначала, потом подходи».
– Сергей, вообще как процесс происходил? Как я понимаю, без вмешательства, без прямого наставничества, это был личный путь познания Бога?
– По большому счету, да. Я стал готовиться каждый день, у нас не просто молитва была, а полноценные служения пошли – в день по два, по три раза. Люди потянулись, стали приходить. И Бог мне говорит: «Иди туда, в барак». – «Ну как пойти, Господь? Я с ними сижу в течение 20 лет. Сейчас приду, люди будут просто смеяться. Скажут, Серега успокойся, мы же понимаем, что выйдем на свободу – будет все как прежде. Другим рассказывай, а мы-то тебя знаем, и ты нас знаешь». Кто приходил в молитвенную комнату, спрашивал что-то, я спокойно отвечал.
Но чтобы идти самому, не хватало духу. Третий срок, все волкодавы, строгий режим, у кого-то 5-я, 6-я судимость, и с ними почти с детства идешь бок о бок. Но меня Бог практически выталкивал туда. И вот я собрался и сказал: «Господи, иду!» Это была моя первая евангелизационная проповедь. Немного расскажу, потому что она интересная. Я захожу в больницу и направляюсь с закрытыми глазами, куда Бог поведет. Открываю дверь, захожу, встал по центру и открыл глаза. Смотрю, больные, примерно 10-11 таджиков и 1 грузин, ни одного славянина. Думаю, попал! А грузин тот был очень авторитетный, очень уважаемый. Он сел в 17 лет на три года, ему 38 и он еще не освобождался. Он получал все новые и новые сроки в тюрьме, был справедливый, с начальством воевал за права мужиков, такой лидер. Почти вор в законе. Я встал посередине, а они мне: «Ну чего ты, поп?» Говорю: «Хочу вам кое-что рассказать». А я знал, что когда наизусть рассказываешь Писание, на зеков это действует. Я красиво процитировал 22 Псалом о Добром Пастыре, связал это с 10 главой Евангелия от Иоанна, где Иисус говорит, что Я есмь дверь овцам. И так увлекся, что забыл где нахожусь, и я сказал: «Пацаны, если бы вы знали, как здорово иметь такого Пастыря! Как классно быть овцой в стаде Господнем!» И вдруг слышу голос сзади, говорил грузин: «Постой, слушай, я не понял. Ты – овца?» Последовал взрыв смеха. Слово овца в тюрьме это – принеси, подай, иди отсюда, не мешай. И вот на меня все указывают пальцем и смеются. Я стоял перед выбором: сказать: «Э! Вы чего, попутали?» или сказать: «Да, я овца». Я ответил: «Получается, овца…» Смех стал еще сильнее. Я понял, что до конца срока подписал себе. Я растерялся, Библия выпала из рук, я ее поднимаю и говорю: «Господи, что такое?» Потом вспоминаю слова Христа, что в такие моменты не думайте о чем говорить, Дух Божий вас поведет. Когда я поднял Библию, мой взор упал на то место, где она открылась, я стал читать, чтобы как-то скрасить ситуацию. Это была 25 глава Евангелия от Матфея, отрывок с 31 стиха. Там говорилось о том, что когда придет Господь и святые Ангелы с ним, соберутся народы, и отделит Бог одних от других, как пастырь отделяет овец от козлов… Я понял, что Господь дал мне подсказку и говорю им: «Ну вот, ребята, вы поняли, да? Мир делится на две части – есть овцы, есть козлы. Я овца. Кто вы?!» А слово козел в преступном мире – вообще труба! И вот, что теперь им делать? Над овцой смеялись, а козлом быть – за это режут! И тут новый взрыв смеха, и все смотрят на уважаемого. Он вышел, хлопнув дверью.
Через три дня меня зовут в санчасть, захожу, он там. «Слышь, садись. Ну, чего там еще про твоего пастуха, расскажи мне», я стал рассказывать. Через некоторое время ему делали переливание крови и заразили. Когда он понял, что у него заражение, он пригласил меня. К тому времени он покаялся, и до последнего дня своей жизни он всем говорил о Христе. Все были в шоке, авторитет! Крутейший человек на всей зоне всем говорил, как важно быть овцой Иисуса. Когда он умирал, я сидел возле него, держал его за руку, мы молились, и он меня благодарил. Насколько ты знаешь Бога, настолько ты будешь собой жертвовать и посвящать себя Ему, ни капли больше. Насколько ты знаешь Бога, настолько ты будешь Ему служить. Насколько ты знаешь Бога, настолько ты будешь для Него жить, ни капли больше! Как мудрый Соломон сказал: «Во всех путях твоих познавай Его». Я молюсь не ради молитвы, а ради познания Бога. Читаю Библию не ради информации, мне нужна трансформация ради познания Бога. И даже служение ради служения – это фарисейство! И вот я стараюсь познать Бога во всех Его путях, стараюсь не потерять этого. Девиз у меня в жизни простой: главное, чтобы главное всегда оставалось главным. А главное – это Бог и отношения с Ним!
Пресс-центр
(7652)
