Позвольте прочитать вам письмо — документ, который является подлинной записью, сделанной рукой Анастасии Матвеевны Рылеевой, матери декабриста Кондратия Рылеева. Если вы помните, этот декабрист был казнен в июне 1826 года. Мать Кондратия Рылеева умерла в 1824 году, то есть за 2 года до его казни. Вот это письмо:
«Коня, сын мой, два раза я вымаливала жизнь твою у Бога (учтите, что она пишет это письмо ему уже в тюрьму). Сохранит ли Он ее и теперь, когда смертельный страх закрался в мою душу? Я пишу эти строки, потому что не смею рассказать все, не смею смущать твое сердце моим материнским страхом. Да будут ясны и смелы каждый твой шаг и каждое помышление. Но ты ли сам или кто другой развернет когда-нибудь эти листки, знайте, что все, написанное мной, — святая правда, именем твоим клянусь, сын мой, а ты знаешь, что у меня нет никого и ничего дороже тебя. Я была матерью четверых детей, родившихся до моего Конечки, и все они умирали в младенчестве. Как я молилась, как я просила Господа Бога о сохранении им жизни. И когда я увидела крест на свежей могилке последнего из них, я не могла встать с колен, я упала головой на маленький холмик, охватила его руками и молила. Нет, я не молила, я требовала, требовала живого ребенка, живого, здоровенького и я вымолила его у Бога. Родился мой Конечка. Три года я была счастливой матерью. Конечка радовал меня, рос хорошо, наш домашний доктор радовался вместе с нами. И вот новое горе вошло в наш дом. Конечка тяжело заболел. Он лежал в жару, никого не узнавал и задыхался. Наш врач сразу попросил созвать консилиум. Приехал известный доктор из Петербурга, осмотрел Конечку и молча вышел из комнаты. Разговаривал только с нашим доктором, а, уходя, сказал Федору Андреевичу: «Бывают чудеса, и если вы набожны, молитесь». Со мной врачи не говорили. Да разве мне нужны были слова, я же мать, я и так понимала, что дитя мое обречено — мой Конечка, мое счастье, единственный, кому нужна была моя жизнь. Наступила ночь. Как считали врачи, последняя ночь моего сына. Я отпустила нашу матушку отдохнуть и осталась одна у его постельки. Ребенок продолжал метаться, он весь осунулся, личико его посинело, а из горла слышался свист, сменявшийся страшным, заставляющим сжиматься мое сердце, хрипением. Поймите и, прочитав все, что я пишу дальше, не осудите — у меня умирал единственный сын, моя надежда, моя радость. Где искать защиты от злой судьбы, в чем или в ком искать спасение? Неужели так дано – на могиле моего ребенка я за тем и вымолила у Бога чудесный дар вновь рожденной жизни, чтобы через 3 года утратить ее. Не может этого быть. Это слишком жестоко. Ведь мы именуем Всевышнего человеколюбцем. Спасение — только в милосердии Божьем, только в нем. Как я молилась, никогда в жизни, ни до той ночи, ни позже, я не знала такого состояния. Тогда вся душа моя была полна мольбы и надежды. Не заученные молитвы повторяла я, скорбь матери говорила за меня. Я не знаю, что случилось со мною в тот час, я протянула руки к Богу и закричала: «Всемогущий Боже, ты сам молился в саду Гефсиманском. Если возможно, да минует меня чаша сия. Пойми же меня в моей скорби. Все страдания, какие захочешь Ты послать, низвергни на меня, но спаси жизнь моего сына. Ты учил нас молиться: «Да будет воля твоя», но я говорю только в этом, только в этом единственном: «Да будет воля моя, верни мне сына, утверди волю мою». Теперь Ты скажи мне: «Да будет воля твоя».
Я не знаю, сколько времени я простояла на коленях, я даже не знаю, где я была, только не на земле, но вдруг я почувствовала неестественное забытье, какой-то странный, необыкновенный сон. Заснуть, когда умирает мой Конечка, мой сынок, да разве это возможно? Не знаю, что было дальше. Кажется, я сидела, склонившись над умирающим, и целовала его худенькие судорожно сжатые ручки, как вдруг оттуда, где я только что стояла на коленях, раздался голос: «Опомнись, женщина, ты не знаешь, о чем просишь Господа». Я обернулась и увидела ангела с горящей свечой в руках. Как ни странно, я не испугалась и не удивилась, как будто так и должно быть, я только в мольбе сложила руки. «Опомнись», — опять заговорил ангел. И в его голосе я услышала скорбную укоризну: «Не моли о выздоровлении сына, Бог всеведущий. Он знает, зачем должна угаснуть эта жизнь. Бог милосерд и Он хочет избавить тебя от ужасных страданий». «Я готова на все, я все страдания приму с благодарностью, лишь бы жил мой ребенок». «Но страдания ждут не только тебя, будет страдать и твой сын. Хочешь, я покажу тебе все, что его ждет? Неужели и тогда ты будешь упорствовать в слепоте своей?». «Да, хочу. Покажи все, все. Но я и тогда буду молить Бога о жизни моего сына. Да будет воля моя». «Следуй за мной, женщина», — и ангел словно поплыл передо мной, паря в воздухе. Я шла, сама не зная куда, я проходила длинный ряд комнат, отделенных друг от друга не дверьми, а толстыми темными завесами. Перед каждой завесой ангел останавливался и спрашивал меня: «Ты упорствуешь, ты хочешь видеть, что будет дальше?». «Да», — отвечала я. – «Я хочу видеть все. Я ко всему готова». И тогда ангел отодвигал завесу, и мы входили в следующую комнату, а голос ангела становился все строже, и лицо его, когда он поворачивался ко мне, из скорбного становилось грозным. Но я шла дальше без колебаний, я шла за жизнью моего сына. В первой комнате, куда я вошла, я увидела моего Конечку в кроватке, но он уже не умирал, он тихо спал, румяный и здоровый. Я протянула к нему руки, хотела броситься к нему, но ангел властно простер свою руку и позвал меня с собой. Во второй комнате я увидела моего мальчика отроком, он сидел за столом, он учился, он читал что-то и увлеченный книгой даже не поднял на меня глаз. В третьей комнате, которую мы прошли очень быстро, я увидела его юношей в военном мундире, он шел по городу, который мне был неизвестен. В четвертой комнате я увидела его совсем взрослым в гражданском платье, он был чем-то занят, мне показалось, что он был на службе. Мы вошли в пятую комнату. В ней было много народу, совсем мне незнакомые люди о чем-то говорили, спорили, было шумно, но вот поднялся мой сын и, как только заговорил он, все замолчали, все слушали его с великим вниманием и, я бы сказала, с восторгом. Я слышала его голос, он говорил громко и отчетливо, но я не усваивала ни одного слова, я ничего не понимала, а ангел уже подводил меня к следующей завесе. И когда он обратил лицо свое ко мне, я ужаснулась грозной силе его. «Сейчас увидишь ужасное», — сказал он сурово. – «И это ужасное ждет твоего сына, одумайся, пока не поздно. Если ты войдешь за эту завесу, все предначертанное свершится, но если смиришься, то вот я повею крылом, и свеча угаснет, и с ней угаснет жизнь твоего сына, и он избавлен будет от мук, и покинет землю, не зная зла. Хочешь ли ты видеть то, что сокрыто за этой завесой?» «Бог милосерд», — сказала я. «Он пощадит нас. Хочу. Веди меня, да будет воля моя», — отвечала я и пошла вперед. Ангел отдернул завесу и за ней я увидела виселицу. Ужас охватил меня, я вскрикнула и проснулась или, вернее, пришла в себя, очнулась. Я сидела, все так же склонившись над кроваткой Конечки. Рука моя отказывается держать перо, но я должна дописать все. Сын мой, радость моя единственная, ты сладко спал, повернувшись ко мне личиком, и тихо, спокойно дышал. Я не смела пошевелиться, боясь разбудить тебя. И не смела верить своему счастью. А счастье было так велико, что заслонило собой все страшные мгновения ночного видения. Я только плакала и благодарила Бога, а потом стало постепенно забываться все, что показал мне в ту ночь грозный ангел».
Я даже не пытаюсь делать какие-то выводы после прочтения этого письма. Я никогда не был на месте этой женщины, и не допусти, Господь, чтобы мне оказаться там. Я не смею ни на мгновение осудить ее за то, что она сделала такой выбор, за ее упорство. Но я только хочу сказать, что есть в нашей жизни отдельные моменты и отдельные обстоятельства, когда они выглядят большим злом и могут нас возмутить против Бога. Но мы не понимаем, не знаем, не видим. Давайте это признаем. Как бы ни было тяжело, как бы ни было сложно, давайте согласимся и поймем, что Бог знает лучше, и мы не должны противиться злому. Эта женщина воспротивилась Богу. Это была трагедия ее жизни, это было большое горе, которое ее постигло, она смогла настоять на своем, и Бог ей уступил, но это закончилось еще большей трагедией и горем и для нее самой, и для ее же сына.
(3542)
